Напрасно считают, что политрук в армии – просто говорун, способный лишь зачитывать передовицы и проводить политинформации. Вы бы изменили свое мнение об этих людях, если бы слышали, каким громовым голосом он кричал юной связистке Вале Раковой:
– Ты должна сыграть эту роль!
– Не буду! – отвечала она, гордо задирая чуть дрожащий от сдерживаемых слез подбородок.
– Я говорю – будешь! – настаивал политрук.
– Ни за что! – отрезала она, выпрямляясь во весь свой маленький рост.
– Как боец Советской Армии ты обязана выполнять приказы командования! Присягу давала?
– Давала, – сдавленно пискнула Валечка. – Но ЭТУ, – выделила она, – ЭТУ роль играть не буду! Лучше – трибунал…
– Какой трибунал, Валечка?! Это меня ждет такой втык от начштаба, если спектакль сорвется, что трибунал, по сравнению с ним, детской игрой в пятнашки покажется!
– Понимаю, – сказала, присев на соседнюю табуретку связистка, она же член фронтовой агитбригады. – Понимаю, но Гитлера! – она даже задохнулась от негодования. – Мне – играть Гитлера?! Я бы эту гадину своими руками придушила! – и она, забыв про субординацию, потрясла перед самым носом политрука сжатыми кулачками и заплакала.
Для нее, испытавшей за свои семнадцать лет столько, что и взрослому мужику не под силу, казалось кощунством играть роль кровавого диктатора, пусть даже и в сатирической миниатюре.
Валя работала на строительстве противотанковых рвов еще в сорок первом году, поскольку несовершеннолетних в армию не брали. И только в декабре этого же года поступила вольнонаемной в воинскую часть Связьрем-2 ВП-202 Главного Управления военно-восстановительных и заградительных работ № 9, обеспечивавшую бесперебойную связь между Москвой и фронтом и вовремя позволявшую доставлять на передовую военную технику, живую силу, продукты и обмундирование.
Валя чудом осталась жива при немецкой бомбардировке эшелона. Помогала раненым, попавшим под вражеский огонь. Работала поваром на кухне, стараясь вовремя обеспечить бойцов и командиров горячей пищей.
Все это она делала не за страх, а за совесть! Но играть Гитлера? Она сидела на табуретке, ревя в голос, а политрук, вытащив из кармана гимнастерки платок, пытался вытереть ей слезы.
– Понимаешь, – говорил он, – новогодние праздники идут. Ты же не хочешь, чтобы мероприятие сорвалось? Посмотри, как в Сталинграде немцам дали по морде! Об этом и расскажем со сцены, чтобы бойцам настроение поднять, развеселить, устроить им настоящий праздник!
Валечка молча кивнула.
– Вот и умница! – обрадовался политрук. – Послушай, сделаем так. Слова Гитлера, то есть твои, сократим до минимума, в основном пусть говорит Роза Зайцева, играющая роль гитлеровского генерала. Главное для тебя что? Надувать щеки и бить кулаком по столу. Гитлер же, в твоем понимании, бесноватый?
– Угу, – проворчала, уже успокаиваясь, связистка.
– Вот и играй бесноватого, то есть дурачка, – уже спокойно закончил пламенную речь политрук. – Успокойся, ступай к Розе, обсудите с ней детали костюма, в который ты оденешься перед выходом на сцену.
Деталей было немного: трофейное немецкое офицерское галифе, трофейные сапоги, которые были маленькой Валечке выше колен, да белая рубашка, к которой никак не могли подобрать черный галстук. В конце концов использовали вместо галстука обрезанный наполовину женский чулок.
Четыре дня шли репетиции. Почему так долго? Да репетировали самодеятельные артисты в перерывах между исполнением своих прямых обязанностей – от них их никто не мог освободить, даже вездесущий политрук.
Представление решили дать в полуразрушенном Доме культуры. Электричества не было, только вдоль стен зала повесили керосиновые лампы, а по краю сцены установили коптилки из снарядных гильз. Копоти они давали много, но сцену освещали. Занавеса не было – растащили по кускам дорогой бархат то ли немцы, то ли обнищавшие донельзя местные жители.
«Народу набилось – не продыхнуть, – вспоминала позднее артистка агитбригады Валя Ракова. – Видимо, сразу из нескольких полков собрались бойцы и командиры. Нам из-за сцены было видно, что каждый второй – раненый, поскольку белели в полутьме марлевые повязки на головах, на руках, на груди… Смотрели мы на наших дорогих боевых товарищей – и такая ненависть к проклятому Гитлеру и его орде в душе зарождалась, что решила я сделать Адольфа таким мерзким, таким мелким, таким жалким! Пусть видят собравшиеся в зале, с какой дрянью они имеют дело!»
Густые волосы Вали забрали под чулок, соорудили нечто вроде жиденькой прически. Прилепили под нос клоунские усики.
– Гитлер! Как есть Гитлер! – с удовлетворением осмотрел ее политрук.
«Я вам покажу Гитлера… – подумала связистка, пытаясь разглядеть себя в осколок зеркала, но ничего не увидела в мутном стекле с поцарапанной амальгамой. – Будет вам такой Гитлер – закачаетесь!»
Переполненный зал, где то и дело раздавались жидкие аплодисменты, затих, увидев вышедшего к массивному письменному столу Гитлера. Маленький, тщедушный, он совсем потерялся на фоне докладывавшего ему генерала, бодро крикнувшего: «Хайль!».
Гитлер начал: «Мой генерал, прошу, входите, Вас видеть здравым очень рад. Ну, как дела? Скорей скажите, захвачен нами Сталинград?»
Генерал все так же бодро рапортовал обожаемому фюреру: «Победа наша уж близка! Дела идут почти прилично, за исключеньем пустяка. Так, ерунда: майор Фомброк лишился новеньких сапог, а в остальном, непобедимый фюрер, все хорошо, все хорошо!»
И во время долгого перечисления потерь (кому ноги оторвало вместе с сапогами, кому – голову, кто вместе со своим полком замерз в русских снегах) Гитлер со съехавшим на сторону галстуком-чулком метался за столом, стучал по нему кулаками и визжал так, что зал сначала начал подхихикивать, а после первые ряды разразились хохотом…
Когда же генерал, она же Роза, доложил о потере Сталинграда и сдаче в плен маршала Паулюса, злобный карлик своими гримасами и истерикой довел бойцов (и не только их, поскольку Валечка явно расслышала в импровизированной гримерке смех политрука) до градуса кипения. Артистам показалось, что не рухнувшие при бомбежке стены Дома культуры вот-вот рассыплются по кирпичику. В конце концов, едва не потерявший сапоги во время своих прыжков «Гитлер» упал в кресло, он, то есть она первый раз в жизни услышала и ощутила, что такое громовые овации. Хлопали стоя те, кто мог стоять, хлопали и колотили костылями об пол неходячие раненые, кричали «браво» военврачи и командиры…
– Полный успех! – встречал артистов за сценой восторженный политрук. – Какие молодцы! – обнимал он по очереди самодеятельных артисток. – Особенно ты, – обратился он к Валечке и торжественно вручил ей редкостное на фронте лакомство – плитку шоколада в станиолевой обертке, которую она тут же разделила между всеми участниками труппы. Это был ее первый творческий гонорар.
Зал же не унимался. Артистов снова и снова вызывали на сцену, словно забыв, что после них должны еще выступать солисты и музыканты.
«Честно говоря, – вспоминает сегодня Валечка Ракова, она же участник Великой Отечественной войны Валентина Алексеевна Леся, – я думала, что после этой сценки меня будут дразнить «Гитлером». Но солдаты только улыбались при встрече со мной и говорили: «Ну ты и дала, Валюшка! Здорово ты его разделала!»
На этом концертная деятельность юной связистки не закончилась. На всем долгом и кровопролитном пути своей части по освобождаемой советскими войсками Европе вновь и вновь на импровизированных сценах игрались сатирические сценки, пелись песни, исполнялись танцы. И каждый из самодеятельных артистов вкладывал в свою игру всего себя, понимая, насколько важно бойцам отойти душой после жестоких схваток на улицах Румынии, а позже и Венгрии.
Один из последних концертов агитбригада связистов дала в Будапеште, наполовину разрушенном и все-таки прекрасном городе. Звучала над старинным венгерским городом русская песня, дробили булыжную мостовую каблуки танцоров в задорной русской пляске, и каждый из смотревших импровизированный концерт понимал: победа близко!
«Конечно, – сказала в завершение беседы Валентина Алексеевна, – чаще всего война вспоминается как тяжелый ратный труд, как поприще для массового героизма. Но были в ней и такие светлые страницы, когда люди, облаченные в защитного цвета форму, делились друг с другом радостью, дарили друг другу хорошее настроение. Такие мгновения порою окрыляли бойцов и командиров после тяжелых боев и, верите, хоть на миг возвращали им ощущение мирной жизни. И, конечно же, они приближали победу. Нашу Великую Победу!»

Александр Липин.